Приговоренные к казни через повешение.

Не смочь.
Не суметь.
Не подойти.
Не дотянуть.
Не... Сотни маленьких не.

Столько искать тебя в изломах улиц, переплетеньи городов, лесов и стен...

Все ли готовы - или просто всё всегда начинается одинаково?

---

Скоро я наконец смогу в лес.

So close, no matter how far...
Наваждение ровно на расстоянии острия ножа.

---

Я очень давно не писала - и правильнее этому быть здесь.

Столько искать тебя в изломах улиц, сплетеньи городов, лесов и стен... Идти не в след, но где-то рядом, лишь на мгновенье раньше или позже.

В руке трепещет один огрызок карты - дорога к морю затерялась уж давно. Ини - шестнадцать и, право слово, такое не видится бедой - дорога есть и обязательно найдется, едва шагнешь вперед. Сборы быстры и шаг широк - Ини едва стукнуло семнадцать, как открывается первый поворот.
Крутой, высокий - изгибался долго и все хотелось заглянуть за край. Упорно шла, сама себе сужая кругозор. Слыхала, что ломались души, нравы, чьи-то чужие копья, цели - но проходила мимо.
Кому в семнадцать лет не занимать упорства и знаний об устройстве мира, что лавры вечным мудрецам собьют?
Путь изгибается, плывет, иссушенный полденным солнцем. Ини - следом. Вон, даже порыжела голова. Ей девятнадцать и на излете воскресения крутой вираж заканчивает сгиб.
Тупик.
Ни моря, ни погоды, ни дороги. Ни тьмы, ни света, ни добра, ни зла - всего-то в никуда вела дорога, лишив возможности свернуть времёна вспять.
Тупик, смятенье, страх и смута. Спор сам с собой - или с клочком бумаги, изрядно обветшавшим на ветру.
"Куда пришла? Уж двадцать на носу, а за спиной - одна нищенская котомка... Но море есть, я обязательно найду."
В руку кладется зелен-камень - бока сшлифованы все до круга. "Куда покатится - туда иди".
А что бы нет? Куда страшнее потерять котомку, чем заплатить душой за шанс найти дорогу.

Ну что ж - кругляш стучит, указывая путь, глаза ржавеют, высматривая водный блеск в лучах закатного светила. Ини бредет, кладя в котомку лишний год, когда на новом перевале пузатый шарик улетает прочь.
Морем и не пахнет. Что хорошо - со скальной высоты можно не воткнуться в бездорожье.
А море?
"Море где-то быть должно. Найдется."

Шел двадцать третий год. Ини спускалась - долго, осторожно. После высот куда удобней сигануть быстрей - и утерять дыханье, сбив без защиты все бока.

Что удивительно - она нашлась.

Внизу деревня. Живые люди, дом, спокойствие... Мечта?

- Как же море?
- А зачем? Там шумно, все открыто, непонятно, полным-полно дурных пустых блестяшек. То ли дело здесь! Дома прочны, крепки заслоны даже в самом захудалом флэте. Уж не пройдут ни боль, ни зло... Отвага, впрочем, тоже.

Ини хмурит брови. Здесь хорошо, бесспорно, но хваленая защита на деле топче ила. Уж лучше вовсе без нее.
А море... "Наверно, где-то есть. Скорей всего, элементарно не для нас."

В прохудившейся котомке скользит который год.
Перед глазами сплелись в тугой клубок сотни дорог - впору заблудиться и свернуть от солнца в серый дым. "Нет света - нет теней. И нет проблем."

Ини трет лямку, скидывает на свободное плечо. Стоит только поднять взгляд, как прилетает ровно в глаз солнечным зайцем.
Ини фыркает, щурится, ловит блики рукой - солнце давно считает ее за свою. Зайцы же скачут в округе, мечутся по рукам, хохочут так заразительно, что нельзя удержаться. Манят вперед...
Так Ини встречает Клинок.
Зайцы смеются - те, кто века коротает под защитой засова - вовсе не в силах рассмотреть за "блестяшкой" булат.

Сталь поет после долгого сна. Чуть доработать, там - подлатать рукоять. Не самой, разумеется - кузнецом никогда не была, но...
Путь куда проще искать вдвоем.
***

Столько искать тебя в изломах улиц, сплетеньи городов, лесов и стен...
Идти не в след, но где-то рядом, лишь на мгновенье раньше или позже.
И отыскать тогда, когда ты будешь сам готов.

---

Ко мне еще даже подписываются...

 Coten, здравствуйте, не ожидала, что дневник будет еще интересен... В любом случае, рада видеть и - что же привело?

---

Ты стараешься не думать о себе и в какой-то момент осознаешь, что и тебя уже нет.
Твоей физической оболочки.
Впрочем, того, что любят называть астральным-духовным-еще-чертте-каким телом - тоже нет.
Ты просто какой-то кусок воздуха. Оформленного тебя - нет.

И когда ты открываешь рот - нет крика.

---

Опустошение, начавшееся в августе, с зимой не прошло. Даже наоборот.
И очень удивительно воспринимать все возрастающую (с начала ноября-то) живость с такой пустотой внутри.
Знаете, был психолог один, который говорил интересные вещи... Например, что все наши проблемы от того, что недолюбили нас когда-то. Причем любовь-то не обязательно должна была быть "в отношениях" али семейная. Это тоже страшно, конечно, но ведь есть и остальные проявления - не приняли где-то, жестоко посмеялись и так далее, так далее по списку.

И вот кажется мне, в чем-то этот психолог определенно был прав. Не первый раз уже встречаешь людей, подобных описанию выше.
Да и сама не лучше, если честно.

В принципе, тот период, когда жуть как хотелось с кем-то поговорить - прошел. У меня вообще удивительно хорошо получается загонять подобное в скором времени...куда-то. Про пустоту внутри все же помнят, да?

Впрочем, пустота особенно просыпается, когда дают понять, что ты не слишком то к происходящему и подходишь. А ты же вроде от всего сердца пытался. Или было так мертво, что становилось страшно и хотелось чего-то человеческого, от того, кого считаешь человеком.
Впрочем, второй вариант эгоистичен. Меня уже "упрекали" за отношение к себе в плане "минус".

В любом случае - плохо ты вписываешься. Снова недолюбили, недосказали - или даже сказали, но так поздно, что уже за голову хватаешься - а что же делать-то, как помочь-то?! И как ты могла не заметить такого, ой дурное.

Зима живых мертвецов. Очень странная, честно говоря.

---

- А ведь, говорят, это все с болот пошло… - молодой парень поправил котомку на плече и взглянул на своего спутника – кряжистого взрослого мужчину, шагавшего рядом.
- Что «все»? – угрюмо поинтересовался последний. Ему, в отличие от юношеских суеверных мечтаний, хотелось поскорее оказаться в какой-нибудь теплой таверне. Гнусное это дело – путешествовать осенью, пусть даже и на городскую ярмарку. Вдвойне гнусно, когда дело идет к холодной, промозглой ночи. Волшебной ночи.
- Ну, мертвяки эти, огни… - парень ненароком запнулся, видать, и сам ощутил тягость этого времени суток. – Люди говорят, что как болота эти появились – не от добра же, а после войны – так оттуда «гости» являться начали. К осени больше всего, как сейчас…
- Типун тебе на язык, Ренд, накличешь еще! – мужчина прикрикнул на сей раз построже, кажется, всерьез опасаясь за свою шкуру. – «Вот, как сейчас»! Додумался тоже, к Волшебной ночи нечисть поминать. За огнями в холмы уйти хочешь?
- Да ну, вот про холмы – ерунда это, сказки бабьи. Видел разве кто, как из них выходят? – юнец и сам распалился, неожиданно решив отстоять свою точку зрения. – Сам-то забыл, как Геда увели позапрошлой осенью?
- Не забыл, то-то и говорю, чтоб не поминал всуе. Нам здесь еще твоих мертвяков не хватало. – заворчал старый, но, видя, что молодой его спутник махнул рукой, не стал продолжать ссору, а просто прибавил шагу. Все равно до темноты уже не успеют к городу, так хоть место хорошее для ночлега найдут…
А Геда жаль, конечно. Молодой совсем был, видный парень – и в деле у него все спорится, и словом добрым помочь может. Да только поспорил он как-то сгоряча, что к празднику трав целебных принесет. Так и ушел, а когда кинулись к вечеру – только нож его на пеньке лежит, да вдали на трясине огоньки чудные пляшут. Побоялись идти тогда, в ночь-то… А наутро Гед сам вернулся – за одну ночь из веселого парня стал седым слабоумным дедом и лепетал все про духов с огнями волшебными да людей холодных, неживых. А через три месяца и сам стал холодным. Увели его мертвяки, значится.
- Заночуем здесь, – мужчина свернул с дороги, направляясь к краю небольшой рощи. – До города мы все равно не успеем, а коль повезет, да рассказами тишину тревожить не будем – до утра переждем. Сходи, набери веток для костра. – обратился к спутнику, расстилая пока свой плащ на земле. Парень же на замечания только фыркнул и, проворчав себе что-то под нос о чрезмерно верующих стариках, скрылся за деревьями. Мужчина же, сложив свои вещи на расстеленном плаще, взял нож, намереваясь позаимствовать у ближайшей растительности трут для растопки костра. Мелодию же тихо звучащей песни из перелеска он воспринял как шутки юноши и вновь нахмурился, намереваясь высказать тому по возвращении.
Набрать веток – дело нехитрое, но поди набери их в этом редком перелеске, чтоб на всю ночь хватило. Пареньку долго пришлось рыскать в поисках хорошего сушняка, прежде чем он сумел набрать хоть какую-то охапку хвороста. Сгребая ветки, юноша поспешил обратно к стоянке, уже успев основательно промерзнуть – ночной холод подкрался слишком быстро.
- Ну и где тебя носит? – не разглядев мужчину, вывалил ветки рядом с расстеленным плащом, принимаясь сооружать основу для костра. «Отлить небось пошел. Сам пугался, а как припекло…» - усмехнулся собственным мыслям, пытаясь рукой в потемках нашарить огниво и кресало.
- Хватит уже, Лагерт, а то все дрова отсыреют! – снова окликнул спутника, так и не найдя искомое. – Подь сюды, верни огниво хотя бы, старый! – юноша даже привстал, оглядываясь. Да куда бы деться чертовому Лагерту? Вокруг все как на ладони, да и он вроде не баба, чтоб кусты искать… Еще и музыка эта, насмехается над ним, что ли?
- Лагерт! – вслед за криком и музыка тренькнула громче, чудным эхом разливаясь по округе. Парень завертел головой, пытаясь разобрать источник звука, но тщетно – мелодия словно окутывала отовсюду, звуча манящими и веселыми нотками в голове. Парень поежился – темно, неуютно без пламени, да и холод этот еще
будто зима наступила. Конский храп, прозвучавший вслед за музыкой, и вовсе заставил шарахнуться назад – кто же поедет в такую темень…
***
- Побойтесь люди! Спрячьтесь в домах, почтите мертвых! Люди! Побойтесь! – нищий в драных одеждах хватает прохожих за руки. Кто-то испуганно шарахается, кто-то кидает монету – на, мол, отвяжись, полоумный – но старик не унимается, вереща на всю площадь. Но люди заняты, сегодня – канун праздника и столько стоит успеть сделать к ночи, чтоб вечером сесть за стол, а детям раздать конфеты. Куда там до россказней нищего безумца, что со страхом в глазах вещает о каких-то бреднях?
- Уймись, Ренд, не то заберут же. – какой-то сердобольный «товарищ по несчастью» пытается оттащить старика прочь с оживленной улицы, а то ведь задавят еще ни за что. – Не неси чушь, а то попадешься стражникам, упекут за милую душу.
- Ты не понимаешь! – в выцветших старческих глазах светится неподдельный ужас. – Ты не видел их огни! Ты не знаешь, что они мертвы! Они… Они на земле, сегодня, ночью! – полоумный заходится в рыданиях.
А люди спешат. Людей дома ждет сытный ужин, детей – сладости и радостный смех. Никто уже давно не жжет костры и не заклинает Богиню-мать и Бога-отца.
Вот только чудная музыка, что звучит из ниоткуда, нет-нет, да и уведет кого-то за холмы, мерцающие холодными огнями.

---

And live my life alone forewer now.
Не лучшее ли этому доказательство, что мы перестали видеться в парке?
And without you is how i disappear.

---

Стрелки застыли на без пяти. Первая сломанная печать.
Сколько таких "первых" уже было и сколько еще будет? Будет ли?
Вот и вторая печать. В земле.
Говорить получается только чужими стихами - свои я не пишу уже с год.

От всего этого хочется выть, но получается только молчать.

---

Август. Звенящее имя.
Но представляется он то стариком, чье хриплое дыхание отдается за плечом. Почему-то, именно за правым. То представляется в виде чего-то настолько эфемерного, что не ухватить руками, не уловить взглядом при всем желании. Ты только чувствуешь это, пропускаешь сквозь пальцы, понимая, как стекает прочь.
И упаси боги позволить старику или этой эфемерности коснуться куда-то глубже, протянуть руки. Схватит за сердце, за душу, вытягивая силы прочь и оставляя сухую оболочку.
Это. Так. Плохо.
Сухо и голова гудит. Ты словно здесь, но тебя нет. Нет как физического тела - ты есть вокруг, ты часть всего, что тебя окружает. Есть только сознание, которому жутко страшно от того, что тебя-физического нет. И с этой физикой уходит ощущение реальности происходящего, заставляя тебя погружаться в непонятный и пугающий омут того, что было.
Уходи, август.

---

Но где грань между униженным терпением и всего лишь понятием?

---

Перефразировано

Куклы живут недолго, Солнцы - дольше

---

И с невозмутимым лицом будет отдан приказ о смерти. Милая, милая девочка.

---

Последний день весны - и внутри дыра. Слишком много ассоциаций за последнее время, слишком много.
Но это же все неправда. 7 с половиной месяцев назад ту фигурку смыло водой. А что сейчас вместо нее - Солнце или Лес - даже мне неведомо, но это и к лучшему.

Так какого же черта ты возвращаешься снова? Мокрая, рваная со стертым лицом - но укоризну там видно лучше, чем у кого-нибудь из профессиональных актеров.
Тебя забудешь... А ведь хотелось, еще как хотелось бы!
Но ты уже даже не можешь предложить ничего, чтоб заделать дыру в груди. Просто стоишь и смотришь.
Ну зачем, зачем я тебе? Почему ты так навязчиво маячишь у меня перед глазами все эти дни? Время вышло, твое время. Нет его больше. И ты это понимаешь.
И все равно стоишь и смотришь этой дырой, и смотришь...
Прочь из моей головы!
Мы знаем свои права.

---

Центр города. Оживленная улица. Неподалеку, к тому же, образовалась пробка. Шумно, душно, грязно.
И черт-те пойми откуда - бабочка на лацкане джинсовой куртки. Наверняка, сама ошалевшая от всего происходящего - нервно складывает крылья, перебирает усиками.
Первая в этом году бабочка.

---

Давно не было относительно теплого поста.

И никто никому никогда не будет ближе, чем он сам.

Listen or download Voltaire Almost Human for free on Prostopleer

В принципе, это всего лишь мысли-наблюдения за определенный прошедший отрезок времени.
А вообще, хоть можно и сказать, что все это весьма попсово - зима пришла. Плевать, что во многих местах еще нет снега. Просто по большей части люди устроены так, что им необходимы некоторые рамки. Вроде того, например, что зная о наступившем марте - человек (вот хоть убей) не будет ожидать зимних праздников.
И я, как обычно, всегда плохо объясняю. Эх.
Но, по сути, дело даже не в праздниках. А в определенном зимнем волшебстве. И нет, это не сказки для маленьких. Для них зимой есть свои собственные - милые, простые и очень-очень добрые. Все же помнят хотя бы те же старые советские мультики, верно?)
У взрослых же сказки более страшны. Белые ходоки. Темнота, скрип снега, вой вьюги, зверский холод...
Да, зимой очень много ужасов и не зря конец осени и зима считаются (по крайней мере, считались) довольно неплохим временем для злых сил. Все это верно.
Но ведь есть и достаточно тепла. В нас самих. И как бы это парадоксально не звучало - даже у самых отъявленных эгоистов, пусть это тепло и принадлежит только им. Но тем не менее, это будет тем, что отодвинет пресловутый зверский холод чуть дальше.
Зима - не время кошмаров. В ней достаточно поводов для счастья и тепла, что в это время приобретает особую приятность. В этом и есть прелесть зимы.
Со сказкой, друзья?)

---

Клавиатура - твои клавиши.
Ноутбук - твое фортепиано.
Легче, легче. Едва касаясь.
Играй.

---

в бой выходит армия моих мертвецов,
самых преданных моих мертвецов,
главное - не пытаться узнать их лица. (с)

Неожиданно приходит осознание, что совсем забыл звучание голоса. Он стал совсем обычным. Да, неплохим вокалом, но он больше ничего не трогает изнутри. Так странно, что даже не холодеют руки. Хотя, еще месяц назад бы...

Ноябрь - время уходить тропой мертвецов.

---

Такое неловко-интимное чувство...
Есть не очень хорошая особенность - острее чувствовать вину. Иногда, даже там, где ее по сути и быть не должно.
Не досмотрела.
Не помогла.
Не сообразила.
Упустила момент.
Все это вспоминается всегда очень не вовремя. Правда глаза колет?
Мы вместе, мы здорово выглядим вместе без пошлости, фальши, без лести, без мести...

Заменять одно другим? Попытки сделать это выглядят смешно - разница-то настолько велика. Только песни почти что те же.
А юмор стал грубее, разговоры - иными. Про ощущения и говорить не стоит - небо и земля.
И даже сравнивать не хочется. Ничего не хочется, кроме теплых, глухих ночей.

самая малость новых идей

За окном воют псы. Этот реквием саваном ложится на душу.
Жутко. Расскажи-ка мне сказку?
О верном и добром. Сказку, где все - с первого раза; где все - хороши.
Расскажи мне такую повесть. Убаюкай под звуки воя. И - я прошу - забудем, хотя бы на время! - что все эти сказки
писаны
кровью.

---

Словно какая-то осенняя спячка охватила.
В какой-то мере - верно, ведь снятся очень странные сны. Сны про ушедших давно людей. Из жизни, из круга общения..
После них остается неловкое чувство какой-то грязи. Словно видел дурной поступок, а не помешал. Знал, а не помог.
Липкие, грязные пальцы.
Чтобы избавиться от этого ощущения - закуриваешь вечером, наблюдая с высоты вечерний город. В нем, оказывается, очень много пробок - а издалека все красиво и сверкающе.
У каждого огонька своя жизнь и история. Свои небо и звезды.
В такие моменты становится интересно, как же следовало изломать Куклу - а если быть откровенным, то никуда она и не делась - до чего же ее следовало довести, чтоб она так кардинально поменяла свои взгляды на людей.
С лирика - к логику.
С эмоций - к фактам, сухим и жестоким.
Окружающие говорят, что таким образом она просто ищет защиты и - наконец-то - спокойствия.
Истина ночи под утро становится ложью...